Режиссер: Алексей Балабанов
В ролях: Леонид Бичевин, Ингеборга Дапкунайте, Андрей Панин, Сергей Гармаш, Светлана Письмиченко, Катарина Радивожевич, Юрий Герцман, Александр Мосин, Ирина Ракшина, Юлия Дейнега.

Новый фильм Алексея Балабанова «Морфий», как и снятые им «Груз 200» и «Про уродов и людей», вызвавшие бурю споров, не предназначен для семейного просмотра. Но посмотреть картину, несомненно, стоит. Литературной основой фильма стали ранние автобиографические рассказы Михаила Булгакова «Записки юного врача» и «Морфий». Сценарий ленты был написан около десяти лет назад Сергеем Бодровым-младшим, Алексей Балабанов снял фильм в память о погибшем друге.

Пересказывать сюжетную канву произведений, включенных в школьную программу по литературе, – дело неблагодарное. В двух словах – талантливый молодой врач Поляков (Леонид Бичевин) приезжает в уездный город N, чтобы занять место немецкого врача, спешно сбежавшего из страны накануне революции. В первый же день, пытаясь спасти корчащегося в предсмертной судороге больного дифтерией, молодой доктор подхватил заразу и попросил медсестру Анну Николаевну (Ингеборга Дапкунайте) поставить ему укол морфия. Лекарство приносит не только выздоровление, но и приятное забытье: в деревенской глуши молодой доктор отрезан от прежней жизни, о которой напоминают теперь только пошловато-сентиментальные романсы Вертинского на старом шипящем граммофоне и снимок красивой актрисы, с которой, как угадывается, был безнадежный и мучительный роман. Впрочем, кинолента является весьма вольным прочтением рассказов классика русской литературы. Нескончаемая унылая зима, абсурд и вязкая монотонность серых дней в картине отсылают не столько к булгаковской прозе, сколько к произведениям Кафки (за экранизацию романа «Замок» Балабанов уже брался – и вынужден был признать полный провал).

Мир, в котором оказался Поляков, темный, полный абсурда, способен погубить все лучшее в человеке. «Диковатый народец», – мимоходом брезгливо замечает фельдшер, показывая молодому доктору нехитрую обстановку сельской больницы и рассказывая о местных нравах: здесь, в глуши, повивальные бабки пользуются большим уважением и доверием, чем врач из Петербурга – мучающуюся в схватках роженицу привязывают за ноги к потолку, чтобы ребенок в утробе принял правильное положение, а гангрену лечат заговорами и снадобьями. Талантливый хирург и клиницист с блеском проводит сложные операции: сцены ампутации искромсанной ноги юной деревенской красавицы, угодившей в мялку для льна, или трахеотомиии уже синюшной от удушья девочки сняты настолько натуралистично и скрупулезно, что зрители в зале, словно оказавшиеся в анатомическом театре, невольно закрывают глаза. Ни успевший повидать всякое на своем веку фельдшер, ни сестры милосердия не догадываются о том, что перед тем, как взять в руки скальпель, молодой доктор забегает в кабинет и лихорадочно листает пожелтевшие от старости медицинские справочники, а в непроглядно темные вечера все чаще прибегает к спасительному уколу морфия, не в силах справиться с ощущением бессмысленности жизни в безнадежно больном мире. От безысходности не спасает даже пронзительная любовь и преданность сестры милосердия Анны Николаевны, которая поначалу горячо уговаривает доктора одуматься, а затем и сама становится морфинисткой.

Пытаясь вырваться из замкнутого круга, молодой врач приезжает в уездный город, чтобы пройти курс лечения от наркотической зависимости. Но город уже охвачен революцией. Alter-ego доктора Полякова – фельдшер больницы из соседнего уезда Горенбург, который с первых минут знакомства заподозрил его в пристрастии к морфию, потому что и сам использовал дефицитное лекарство не только для облегчения страданий больных. Именно хитрый и пронырливый еврей-фельдшер, в одночасье превратившийся в борца за революцию в кожаном плаще, с наганом вымогающего у аптекаря дефицитный морфий, и становится в фильме обобщенным образом «творца» революции, героем нового времени. Но антисемитизм в картине Балабанова кажется плоским и слишком уж бутафорским. Так, оказавшись в психиатрической лечебнице в поисках спасения от морфия и абсурда окружающего мира, доктор Поляков, увидев в окно, как борцы за революционные идеалы избивают барина, кричит в распахнутую форточку что-то неразборчивое о «жидовских мордах». Впрочем, к евреям «как-то не очень» Балабанов еще со времен «Брата».

Сбежав из клиники, измученный герой в рваной и грязной больничной рубахе приходит в поисках тепла и тишины в пустой храм, наполненный золотым сиянием свечей. И батюшка накрывает корчащегося в ломке наркомана епитрахилью, словно приняв его безмолвную исповедь и отпустив грехи.

История медленной деградации молодого доктора Полякова разбита на краткие главы, название каждой высвечивается на экране в старомодной виньетке. Главы становятся все короче, ритм картины убыстряется, отражая меняющееся мироощущение героя, в последние дни способного различать предметы и оттенки окружающего мира только после очередного укола. Жизнь морфиниста обрывается в прокуренном зале провинциального синематографа, где безудержно ржет над пошлыми картинками на экране быдло, которому революция дала оружие и безграничную власть. Воткнув себе в ногу последний укол, он пускает пулю в лоб. Но смерь Полякова остается незамеченной, не смолкает ни гомерический хохот, ни музыка – зал, да и весь мир вокруг, охвачен наркотическим угаром насилия и жестокости.